С раннего детства я бредил морской романтикой, мечтая о парусниках, далеких островах и, конечно же, желая быть хоть немного похожим на бесстрашных "морских волков".
Давняя мечта, ведомая сильным желанием, рано или поздно должна была осуществиться.
Но одних мечтаний было мало, и я готовился, как мог: читал о путешествиях, изучал географию, мастерил модели кораблей, бегал и плавал, погружался под воду и "качал железо".
Став взрослее, немало помотался по миру, но мечта о парусах оставалась мечтою. В жизни вообще редко бывают прямые дороги, моя же была как-то особенно извилиста. И все же, спустя много лет, уже разменяв четвертый десяток, я стал матросом, отчалив в один прекрасный день под парусами своей мечты, на огромном четырехмачтовом барке "Крузенштерн".
Высота
-- Высоты не боишься ? -- спросил старший боцман, мой тезка Михаил.
-- Да в общем-то нет. С парашютом прыгал, самолетом управлял, -- ответил я.
-- Это все не то. Повисишь часок-другой на рее, палуба -- в сорока метрах, качка, держаться почти не за что, а работать нужно, да обеими руками -- вот тогда поймешь.
На самом деле высота все-таки была моим слабым местом. Нельзя сказать, что я панически ее боялся и страх парализовывал меня, но ощущение дискомфорта и спертое дыхание сопровождали любой подъем выше второго этажа. Зачем я пошел в матросы на парусник, где палубная команда, подобно стае обезьян, добрую половину времени проводит, лазая по "пальмам" (так любовно называют здесь мачты)? Хороший вопрос. Наверное, потому, что привык "бросаться под танки". Где легко и просто -- там неинтересно.
И вот -- первый подъем. Времени на то, чтобы мы, "трое новеньких", освоили основные работы на мачте, привыкли к высоте и приобрели необходимую уверенность движений, дабы не посрамиться перед молодыми курсантами, -- всего пара дней. Матрос -- пример во всем... Впереди идут двое "бывалых", мы за ними. Медленно начинаю ступать по пружинящим и поскрипывающим балясинам между вант. Тело сразу напрягается, дышу чаще, сердце бешено бьется и сжимается грудь. Пошла высота. Страховки во время подъема -- никакой. Надеешься лишь на крепость рук. Появившаяся тяжесть внизу живота, сковывая движения, начинает подниматься и подкатывать к горлу. "Колбасит". Приятного мало, но лезу дальше, деваться некуда -- сам напросился.
Первая остановка -- марсовая площадка. Взгляд вниз, на палубу. Да, уже высоко. Кисти сжимают оклетневанный трос мертвой хваткой, захочешь -- не стряхнешь. На воду смотреть приятнее, она выглядит мягче и как будто ближе. Идем дальше, до салинга (верхняя площадка), а между тем уже с десяток этажей под нами. Качает здесь покруче, чем внизу, и ветер, ветер. От салинга по пертам добираемся до нока рея и зависаем там. Поначалу -- страшно и жутко неудобно. Дрожь по всему телу. Опора под ногами постоянно раскачивается. Рей перед тобой ниже пояса, можно лишь присесть и навалиться на него. Как здесь можно еще и работать -- пока неясно.
Но проходит время. Мы все сидим, как куры на насесте, начинаем привыкать. Находишь позу поудобнее, и организм, переполненный адреналином, устав от напряжения, начинает постепенно расслабляться. Вместе с расслаблением приходят и приятные ощущения, начинаешь понемногу осматриваться, наслаждаться видами и получать удовольствие. Страх уходит на второй план. Вокруг -- бескрайние просторы моря, ветер в лицо, ты висишь над водой на огромной высоте, раскачиваясь вместе с мачтой, и чувствуешь себя парящей птицей. Да, это того стоило. Здорово. Теперь можно и поработать...
Время наверху течет по-другому, намного быстрее. Полтора часа -- и обратный спуск прошли совершенно незаметно. Наступает приятный момент -- ноги снова ступают на твердую палубу. Здесь, "на земле", никакой качки уже не замечаешь. Эйфория, радость -- ты наконец расслабляешься. "Оттуда" спускаешься уже совершенно другим человеком. Кажется, что море по колено, по крайней мере сейчас. И ты готов в любой момент пойти обратно, наверх. И уже не страшно.
Бермудский треугольник
Бермудские острова -- райское место, вечнозеленый цветущий сад. Но все-таки это Бермуды, острова, давшие название коварному треугольнику. И он не преминул сыграть с нами злую шутку…
Старт очередного этапа регаты прошел для "Крузенштерна" очень лихо. Со стороны американского материка дул сильный, порывистый ветер, что было на руку такому большому паруснику. Обрасопив реи на правую сторону до самых фордунов и поставив все паруса, вплоть до редко видевшего свет божий кливер-топселя, мы с эффектным креном на правый борт очень быстро набрали хороший ход. Постепенно все соперники начали исчезать из виду, скрываясь позади нас за горизонтом. После преодоления однообразной, изобилующей штилями и изнуряющей жарой зоны "конских широт" в Центральной Атлантике, когда судно по несколько дней кряду находилось на одном месте, такое начало привело весь экипаж в полный восторг. К наступлению темноты ветер еще более усилился, и "Крузенштерн", уже в полном одиночестве, взлетая с волны на волну и кренясь иногда до 30º, шел 14-узловым ходом.
Вечером отметили день рождения боцмана фок-мачты Михаила. Как натуре романтической, пожелали ему побольше приключений в жизни. И они не заставили себя долго ждать...
Во время одного из порывов ветра нас накренило особенно сильно. Судно бросило на правый борт, и мы проснулись оттого, что все сорвалось со своих мест. Грохот и неразбериха. Время -- около пяти часов утра. Спросонья, толком ничего не соображая, я начал что-то поднимать с пола, но качка не давала возможности устоять на ногах, все падали друг на друга, вновь роняя то, что успели поднять. Открылась входная дверь, и старший боцман внес некоторую ясность в происходящее. Оказывается, барк попал в шквал, а так как "Крузенштерн" шел курсом крутой бейдевинд под всеми парусами, его так сильно завалило на борт, что перегруженная стеньга фок-мачты, несущая три прямых паруса и четыре косых, не выдержала напора и сломалась, укоротив мачту более чем вдвое.
Общий аврал не объявляли, подняли лишь палубную команду -- профессионалов. Было еще совсем темно, шел дождь и дул сильный ветер. Выбежав к шкафуту и увидев фок-мачту, вернее, то, что от нее осталось, я не мог поверить своим глазам. Картина была настолько невероятная и устрашающая, что казалось, будто все это сон. Стеньгу переломило у самого основания, чуть выше марсовой площадки. Повисшая "вниз головой" вместе с тремя реями, торчащими в разные стороны, порванными парусами, полощущими на ветру, и выпирающими отовсюду штагами и фордунами, она представляла собой шокирующее и какое-то нереальное зрелище. При этом вся эта огромная "куча-мала" раскачивалась, угрожая упасть на палубу в любую минуту; хлопала, скрежетала и ужасно скрипела при каждом порыве ветра, нагоняя страх. Неестественно вывернутый фока-рей с беснующимся парусом стоял параллельно борту, зажав и натянув, как тетиву лука, ванты и фордуны с правой стороны. От бушприта к раскачивающейся стеньге тянулись хаотично разбросанные по полубаку и свисающие за борт вместе с разорванными кливерами штаги и леера. Они находились в постоянном движении, извиваясь, словно змеи. Порванные и изогнутые, принявшие невероятные формы и выпирающие за борт фордуны походили на черные щупальца гигантского спрута, цепко обхватившего судно. Непрекращающаяся качка делала эту фантастическую картину устрашающим зрелищем. Сонливость исчезла моментально -- по коже прошла зябкая волна, в кровь хлынул адреналин.
Следующие несколько часов пролетели, будто один миг. Вся палубная команда, руководимая старшим боцманом, работала как единый, хорошо отлаженный механизм. Сначала на всех мачтах были убраны верхние паруса, брамселя и бом-брамселя, дабы не испытывать судьбу и не рисковать другими стеньгами. Затем на фок-мачте убрали все, что еще можно было убрать, включая сам фок. Потом из-за борта были выбраны и срезаны все кливера. Самой опасной и рискованной была работа по стягиванию тросами и креплению болтающегося рангоута. Реи и стеньгу связывали между собой и крепили к колонне мачты, чтобы предотвратить их падение на палубу или за борт. Подниматься наверх приходилось по остаткам такелажа, раскачивающимся реям и порванным пертам. Команда четко и размеренно, почти буднично совершала свой очередной трудовой подвиг...
Впоследствии, уже в американском порту Чарльстон, с помощью крана сняли поломанную часть мачты, за 4 дня на фоке отремонтировали и установили 2 прямых и 3 косых паруса. "Крузенштерн", пусть и с укороченной фок-мачтой, к восторгу всех зрителей и участников регаты, смог стартовать вместе с другими судами в очередном этапе парусной гонки.
Контакт
С начала рейса я вынашивал идею провести как-нибудь ночь под звездным небом, устроившись на бушприте, среди убранных парусов. Подходящий момент настал, когда мы шли по Северной Атлантике от канадского Ньюфаундленда к Исландии. Океан был спокоен, как никогда. Ветер совсем стих, и мы шли на фордевинд. После ночного аврала косые паруса убрали, оставив лишь один фор-стень-стаксель.
Подождав на полубаке, когда народ разойдется по каютам и кубрикам, я перешагнул через леера на носу судна и в полной темноте, на ощупь, по страховочной сетке добрался до мидель-кливера. В укатанном виде парус превращается в рулон, перетянутый сезнем, так что на него можно сесть, как на лошадь. Извиваясь всем туловищем, я притерся к "седлу". До воды -- метров восемь. Влажная прохлада дышит снизу в лицо, глаза ничего не видят. Вот парусник слегка качнуло, и я немного съехал набок. Воображение тут же нарисовало картину падения в темноту: всплеск, погружение, проплывающая мимо громадина борта, за которую не ухватишься, захлебывающийся от страха и холода крик… Б-р-р...
Рука инстинктивно тянется к страховочному поясу. Все в порядке: карабин пристегнут, и можно расслабиться. Медленное, мерное покачивание бушприта -- под тобою черная бездна, над головой -- исколотое звездами небо. Глубокая ночь, на палубе ни души. Непривычно спокойный океан полностью сливается с небосводом. Необыкновенная тишина нарушается лишь редкими всплесками и шуршанием волн, мягко разрезаемых форштевнем, -- практически обвисшие паруса все еще двигают вперед огромное тело парусника.
Как ребенок в колыбели, я убаюкан морем. Широко раскрытыми глазами всматриваюсь в далекие звезды. Надо мной грандиозная картина, созданная Великим Творцом. Мысли уносятся далеко-далеко. В их калейдоскопе погружаюсь в состояние полнейшей расслабленности и блаженства, время замирает и почти останавливается...
И вдруг совсем рядом, кажется, возле самого уха, раздается легкий всплеск, фырканье, затем мощное сопящее дыхание. Пытаюсь разглядеть -- бесполезно, слишком темно. Но судя по звукам -- небольшой кит. Через мгновение такие же звуки с другой стороны. Я не вижу китов, но отчетливо слышу их дыхание, совсем близко, слева и справа. Чувствую, как губы невольно расползаются в улыбке. Безотчетная радость переполняет все мое существо.
Счастье -- вот оно, рядом. Пребывая в гармонии с самим собою и всем, что тебя окружает, излучая лишь добро и любовь, получаешь то же в ответ…
Пару раз фыркнув, подражая китам, я почувствовал, что здорово замерз. Четыре часа пролетели незаметно. Скоро на вахту…
